Прежде всего, об этих трех буквах, которые околдовали мир – ESG –Environment, Social, Governance. Из них наиболее операциональной является первая, экологическая составляющая. Именно она является решающей при принятии решений. А последствия решений для компаний существенные, весьма ощутимые – это доступ к финансовым ресурсам, возможность получать кредиты, преимущества в госзакупках, а также непременное условие при выпуске ценных бумаг (облигаций) компаниями.

Всё более настоятельными становятся ESG сертификация, участие в ESG рейтингах и рэнкингах. Построена целая бизнес структура, обслуживающая эти процессы: углеродный рынок с верификацией выбросов и их возможных сокращений (углеродных офсетов) в случае реализации экологических проектов; климатические финансы, ESG-экологи множащихся рейтинговых агентств, экологи предприятий, все в большей степени концентрирующихся на обсчете углеродных выбросов.

Какие же экологические загрязнения контролируются в рамках этой буквы Е? Прежде всего, это все те же парниковые газы. В этом смысле практически можно поставить знак равенства между экологическими проблемами и климатической повесткой, а в рамках последней преобладает озабоченность выбросами углекислого газа, который (что принимается как аксиома) приводит к климатическим бедствиям. Что касается изменения климата, однозначно идет его разбалансировка. Исследователи предвидят возникновение стихийных бедствий, усиление сейсмической активности, смещение континентальных плит, катастрофические наводнения. Сомневаюсь, что мы можем остановить эти процессы охлаждая планету химтрейлами или откачивая СО₂ из воздуха.

В ESG механизме заинтересованы, прежде всего, европейские страны, сделавшие ставку на возобновляемые источники энергии. Задуманная ими Green deal, зеленая сделка, призвана была поставить заградительный заслон перед продукцией российских компаний или собрать немалую сумму в виде импортных пошлин.

В силу политических причин наши пути разошлись и основными торговыми партнерами становятся страны БРИКС. Закономерен вопрос: если мы строим отношения на справедливых принципах сотрудничества,  заявляем о справедливом энергопереходе, хотим избежать искусственных преград и препятствий, надо ли нам оставлять этот углеродный регулятор?

Ответ напрашивается следующий: мы действуем не изолированно от мировых товарных рынков. Отдельные страны БРИКС играют там активную роль и так или иначе должны подстраиваться под установленные правила игры, и в частности, требование отслеживать в углеродном контексте цепочки поставок. Речь идет о так называемых ответственных цепочках поставок. [1]. Высока вероятность, что вступление Директивы в силу изменит логику выбора поставщиков компаниями ЕС: европейские компании в большей степени будут отдавать предпочтение устойчивым поставщикам из вовлеченных в ESG стран, несмотря на рост своих издержек при смене поставщика.

В связи с этим для сохранения деловых партнерских отношений с европейскими компаниями многие компании по всему миру (в том числе азиатские) ужесточат свои ESG-политики. Поэтому стали говорить о необходимости синхронизации экологических требований и гармонизации углеродных рынков стран БРИКС. Более того, важно отметить, что развитие углеродного рынка является эффективным механизмом ведения бизнеса.  Это наиболее успешный путь вовлечения частного капитала в климатические действия, особенно когда разрыв между необходимым и текущим финансированием колоссален.

Многие страны приняли национальные таксономии, устанавливающие, какие экологические проекты могут пройти верификацию на углеродном рынке [2]. Их принято делить на природно-климатические и технологические. Природно-климатические активно продвигаются Россией. В частности, это лесоустроительные проекты: лесовосстановление, профилактика лесных пожаров, авиалесоохрана, обводнение торфяников [3], сохранение водно-болотных угодий. К технологическим относят декарбонизацию – отказ от углеродного топлива в пользу ВИЭ, совершенствование технологий, ведущих к сокращению выбросов, проекты по улавливанию выделяемого СО₂, сжижение и закачка его в геологические горизонты, еще более экзотические – поглощение СО₂ из воздуха и далее по той же схеме. Описание российских углеродных проектов содержится в реестре углеродных единиц [4], [5].

Особенность углеродного рынка стран БРИКС – существенные различия национальных климатических политик. Следовательно, необходимо интегрировать и синхронизировать существующие системы выпуска углеродных активов в странах БРИКС.

Страны БРИКС и Глобального Юга подчёркивают, что планы климатического перехода у этих стран должны быть национальными. Как пример, Иран и Бразилия, где ставка в декарбонизации делается соответственно на атомную энергетику в первом случае и восстановление поглощающей возможности сельвы во втором, то есть подходы – абсолютно разные [6]. Если подробнее – в Бразилии восстановлением лесов в Амазонии и на побережье Атлантического океана занимается Майкрософт. Реализуются также проекты на основе биоугля. В 2025 году в Бразилии подписан Закон о морской генерации энергии, включая территориальные воды и континентальный шельф. Раньше ветряки были представлены только наземными установками. Закон, в частности, определяет требования к выводу из эксплуатации месторождений углеводородного сырья и восстановлению разведанных территорий. Разработана Программа ускорения энергетического перехода (PATEN), затрагивающая сферы энергетического сектора, утилизации отходов, производства удобрений и транспортной инфраструктуры. [7, С.10]

В Индии заявили об установке солнечных панелей на кровлях зданий. Строятся мощные ветропарки и солнечные станции. Из-за больших затрат на кондиционирование воздуха и высокой сезонности выработки электроэнергии ветровыми и гидроэлектростанциями Индия в краткосрочной перспективе намерена усилить угольную генерацию. Чтобы обеспечить стабильную выработку электроэнергии, стране необходимо будет строить АЭС, участвовать в водородных проектах и создавать систему аккумуляторов. Индия определила для себя самые поздние сроки достижения углеродной нейтральности среди стран БРИКС ‑ 2070 год.

В ЮАР развивают финансирование проектов зеленого жилого строительства и зеленой ипотеки.

В Китае экологическая политика включает действия по сокращению потребления ископаемой энергии и увеличению потребления возобновляемой. Первое направление включает контроль за потреблением угля, оптимизацию использования нефти и газа, применение жидкого биотоплива и экологически чистого авиационного топлива. Второе направление предполагает строительство крупномасштабных ветровых и солнечных станций (в том числе в пустынях), ГЭС, развитие ядерной, водородной энергетики и энергетики биомассы. К концу 2025 года энергия, получаемая в безуглеродном секторе, должна достичь 39%. [8].

Россия помимо климатических предлагает около десятка проектов строительства мощностей для хранения CO₂ в геологических пластах. О планах заявляли «Газпром нефть», «Новатэк», «Роснефть», «Лукойл», «ЕвроХим» и другие. Совокупный потенциал хранения CO₂ огромный ‑ 4,6 Гт CO₂  [9].

На Сахалине открылся первый в России водородный полигон, четыре пилотных проекта: по энергообеспечению вышек сотовой связи; внедрению зелёного водорода в труднодоступных районах; разработке мобильной водородной электростанции; внедрению водородного транспорта в городские парки [10].

Недавно совершена сделка по продаже Норникелю углеродных единиц, полученных Русгидро в результате перевода Владивостокской ТЭЦ с угля на газ [11]. Глава Русгидро считает, что первостепенная задача для углеродного рынка стран БРИКС ‑ взаимное признание подходов к методологии, потому что товар, который был «очищен» углеродными единицами, значительно проще экспортировать, чем экспортировать сами единицы.

Итак, именно в БРИКС могут сформироваться одни из лучших условий для климатических проектов и технологий. В БРИКС входят 4 из 10 стран с наибольшей площадью лесов, промышленный гигант в сфере аккумуляторов и солнечных панелей ‑ Китай, лидеры среди стран с растущими бюджетами на климатические проекты ‑ Саудовская Аравия и ОАЭ [12].

Бизнес видит возможности в части торговли углеродными единицами, получении доступа к рынкам капитала, экспорта низкоуглеродного (газ) и net zero-топлива (водород), технологий (АЭС, EV — электромобили), а отчасти ‑ и вполне себе высокоуглеродного (уголь, нефть и её производные), с учётом курса на «справедливый переход».

В дискуссиях по климатической проблематике зачастую выдвигается тезис: «Можно долго говорить о том, какие технологии хорошие, какие плохие, очевидно, что нам нужно сокращать выбросы и увеличивать поглощение как можно больше и как можно дешевле». Эта идея небезупречна сама по себе и, к счастью, не реализуется в политике стран БРИКС.

 Среди многообразных и значительных по силе техногенных воздействий странно выхватывать главным образом нетоксичные в обычных условиях углекислый газ и метан, к тому же не принимая в расчет военные действия и техногенные катастрофы. На основе сомнительных в научном плане постулатов в корне менять технологический уклад, лишая людей доступных и дешевых источников энергии, привычных мясных продуктов и пр. Почему-то широко не обсуждается, что уготованная нам цифровизация требует больших объемов энергии, в том числе на легализованный ныне майнинг криптовалюты.

Считаем, что валидированные экологические проекты должны способствовать устойчивому развитию государств, благосостоянию и здоровью людей, поддержанию экологических систем и биоразнообразия, а не однобоко бороться с углеродными выбросами и углеводородным топливом. В мире в целом и в странах БРИКС ощущается колоссальный дефицит финансирования биоразнообразия. Надо шире использовать такие финансовые механизмы и регуляторы, как

– зеленые и синие облигации,

– кредиты биоразнообразия,

– схемы обмена долга на природоохранные мероприятия (Debt-for-Nature swaps),

– облигации сохранения дикой природы (Wildlife Conservation Bond),

– платежи за экосистемные услуги (PES).

Представляется правильным сосредоточить внимание на проектах по адаптации и создать в рамках БРИКС фонд помощи пострадавшим в климатических и природных катастрофах.